С открытой дверью и щелями
визгливо, с переходом в брань;
с печной трубой — друзья друзьями:
то «ты — валторна», то «отстань»,
и гул, развесишь уши, — море,
а чуть задремлешь, — псиный крик,
а если завтра мыкать горе —
дождь? Нет, я под яблоней привык,
но ты и там бесцеремонен:
наушным языком листвы
во сне наделаешь пробоин
и топишь так до синевы,
когда, услышав солнце, парус
смирнеет, вянет, никнет в сон,
и я, как мелочь, просыпаюсь
в росу, кузнéчиковый звон,
ор птичий, в зуд увидеть это
и вычесть шорох цеха пчёл
из воя утренней газеты
«В гвалт свежий въехал новосёл!» —
и снова встреча носом к носу:
ты волосам надоедал,
а те, смеясь, свивались в косу,
и в плат бежали от похвал, —
но если это не любезность,
а нечто большее? О чём
вы, перешёптывая местность,
болтали у реки вдвоём?
Но милая пожмёт плечами,
а ты замолкнешь до грозы:
когда над дачами борщами
потянет, загудят басы
труб в небо, и оркестр из окон,
дверей, щелей подхватит стыд:
«Он виноват, он трогал локон!..» —
и ты раскатишься навзрыд. 
