Включён гудок, дают звонок, сгорает лампа, —
и падает на землю человек,
взнесённый ради (кто б считал) эстампа,
земля — Тулуз, она же и Лотрек,
верней — бетон. Он поднутрён за годы
на несколько, наверное, вершков:
так пёс довулканической породы
теряет в вечности порядочно следов,
летя долой мерцающею лавой,
которая застынет, и до нас
дойдёт: античность может быть вихлявой,
как этот обезумевший атас.
И валится не в сахарную вату
(добро бы в снежную — что если наметёт
из форточки, у нас холодновато).
И оттиск плох, как почерк в гололёд
целителя, зажившегося в «скорой», —
затем что неурочен и у g
в миг распорядка, схваченный конторой,
рук правых мускулистых нет уже —
спускаются по лестницам и в лифтах,
с молчком бранятся бабы и футбол,
оставив на машинках в русских шрифтах
оборванный на «тщетно» протокол.
Вот и они, в воздушном антураже:
пять вечера, впадают в нас — врачей,
пропойц, мордву, детей — смеются даже,
чем иногда похожи на людей. 
