Той, что вареньем вымажет мне щёки,
когда, смеясь, что чай вкусней неё,
вдруг замолчу, подумав, как далёки,
как долго будем врозь, а чай — репьё
(ухватится спешащими глотками
и земляникой в ложке на весу,
и мягкими железными гудками
дороги, по которой уползу,
и утром, на которое косится
и, кажется, готова закатить
назад светило, лишь бы половица
скрипела подо мной и стёрлась нить,
куда-то протянувшаяся снова, —
и не отпустит, только б не стряхнуть;
мгновением зацепится), ни слова
впредь не скажу. Потом. Когда-нибудь.
Когда вернусь. А сладкая раскраска
в дверях, не давшись пальцу и платку, —
мгновенье напоследок, и опаска,
что ухожу, простится ходоку.