Заводит ночь пружину появлений:
пред фрунтом соли, перца и двух строк:
«Я тёпленьким пришёл, но весь продрог,
залез к тебе, но прежде пил тюлений»
(должно быть, жир) шевелится творóг,
не внемлет хлеб, и молоко в клубок
свернулось перед трепетом кормлений, —
то завтрак, он возник с попавшим в бурю
заботливым, но вновь навеселе.
Глаза с Монако, в спехе, хрустале
воды за минус по морской фигуре,
«шагать через порог? — в подъездной мгле
незнамо кто щебечет в феврале: —
и верхотура, и температурю…» —
сё заплутавшая в полуночи особа, —
как не согреть, не положив с собой?
В кромешной покурить брёл вразнобой:
себе на ноги наступал, от топа
не уберёг молчание: слепой
дом вспыхнул и поднявшейся ходьбой
стыдил уныло, будто из окопа, —
то вскрик Альцгеймера, не задушить, хоть ранний
(а «не взыщите» не ввернуть — забыл слова).
Этаж на стройке не из озорства
поднялся — сё последствия стенаний
прораба. Со строчнóй восток едва
зарозовел — рассвет то. Сон-трава
его задержит, внутрь, — сё сила знаний. 
