Заводит ночь на вымя разговоры:
июнь, пять вёдер, пять пустот, и молоко
перемещается, когда она со своры
себя срывает, руки широко
разбросив, и в пространстве, свесив нити,
не закисая, бродит молоко
и возвращается назад в «так отличите
меня теперешнее от» и просит о
прощении; но гриве рыжей долгой
ещё лежать вдоль срока молока,
где охра берегов кудрями Волгой
бескровной длится ночь и полшагá
с неё чуть не до пола; рыба следом,
становится в затылок молоку,
и волны частые, отрезанные летом,
седея, опадают; по глотку
молочных сумерек — и рыба на лимонов
себя меняет холм, что молоком
плывёт на юг, на севере затронув
течь комнаты с постелью и клубком
живым: руками б разве полдень столько
позволил выкупать в восточном молоке —
а ночь легко до времени, да только
она тревожится — потёмки вкоротке
стоят в дверях и тают: «рыжекудра»,
а нет бы устелить, и молоко,
плеснув себя в распахнутость под утро,
творожась на бедре, шепнёт: «ого». 
