День был один. Закончились другие.
Совсем один. Другие отошли.
Один. Другие нéт бы в летаргию
впасть, одолеть — и пусть бы феврали
29-м выпали на долю —
но нет: их нет. И этот был один,
и без конца тянулся до мозолей,
и безупречно длился без слабин:
она ни разу не забыла за день,
что завтра, выйдя, больше не придёт,
и чемодан её скулил от ссадин,
и стенка тщилась встать вполуоборот
и увернуться, словно в пасторали:
сидеть на чемодане не давал,
и чемодан летел, когда швыряли,
и бился о бока и об оскал,
который в день иной мог быть улыбкой.
Вставало ль солнце? Был денёк погож?
Садилось ли? Не знаю. Время липким,
вдруг неотвязным стало, не стряхнёшь.