«Когда теряюсь, захожу бул щыл
в дверь на руке, которую не мою;
ещё вчера она была со мною, —
другую, выйдя из дождя, сушил:
лез пятернёй в самум и вынимал
сквозняк для той, которая до нитки;
шестой с седьмым повытекли — так жидки,
текучи были так, могли б в бокал,
но почему-то пролили́сь на стол,
и дерево, доска сосны, отчасти
сбылось ещё раз и, бутылки застя,
пустилось в рост, я губы исколол,
вбирая пальцы; кажется, успел:
один до свадьбы, а другой боится:
а ну как новый ливень до ключицы
его нальёт — и снова не у дел;
прижал его к ногтю: набух вином
по ближнее грядущее — принудил;
осталось что: мне, вздумается буде,
придётся выведать, чтоб выйти ходуном:
теперь сегодня иль ещё вчера?
Вчера рука, которую не мою,
переживала всякое со мною,
была кругом, собой и не мокра,
но если нынче — нынче, то бог весть.
Одна из рук тянулась — но какая? —
к глазам; боясь вспугнуть, я, намокая,
закрыв глаза, метрическую десть
взаймы у граждан вежливо спросил, —
они не поскупились. Ну а ручку?
И ручку дали. А чернил? “И взбучку?”
Её не надо. Дали и чернил», —
изящно я, надеюсь, написал
на каждом из горсти листе бумаги,
я каллиграф, умею — но во мраке?..
И в оба вызарился — чтобы наповал:
Когда теряюсь, захожу бул щыл
в дверь на руке, которую не мою;
ещё вчера она была со мною, —
другую, выйдя из дождя, сушил:
лез пятернёй в самум и вынимал
сквозняк для той, которая до нитки;
шестой с седьмым повытекли — так жидки,
текучи были так, могли б в бокал,
но почему-то пролили́сь на стол,
и дерево, доска сосны, отчасти
сбылось ещё раз и, бутылки застя,
пустилось в рост, я губы исколол,
вбирая пальцы; кажется, успел:
один до свадьбы, а другой боится:
а ну как новый ливень до ключицы
его нальёт — и снова не у дел;
прижал его к ногтю: набух вином
по ближнее грядущее — принудил;
осталось что: мне, вздумается буде,
придётся выведать, чтоб выйти ходуном:
теперь сегодня иль ещё вчера?
Вчера рука, которую не мою,
переживала всякое со мною,
была кругом, собой и не мокра,
но если нынче — нынче, то бог весть.
Одна из рук тянулась — но какая? —
к глазам; боясь вспугнуть, я, намокая,
закрыв глаза, метрическую десть
взаймы у граждан вежливо спросил, —
они не поскупились. Ну а ручку?
И ручку дали. А чернил? «И взбучку?»
Её не надо. Дали и чернил.
Красиво, чёрт. И чётко. Что ж, рука,
та, на которой дверь (не зря не мою),
ещё при мне… А если не открою,
бул щыл под нею, на руке щека. 
