Оставив на столе глагол «ушёл»,
ложусь к Мартышке, и она опять
«опять?» пеняет, и от дымных смол
глаз вытекает; глупо ощерять
зубастый смех — права, всегда права;
её вдохнув, встаю, тянусь к двери;
в дверях на окрик «нет» твержу «халва:
в последний раз», и не пускает «…три»:
на «три» «ушёл» в тетради для «Хочу:»
сбивает с ног в бидоне молоко:
«ушёл» взмывает, дуя на свечу,
свет сносит, тень уносится и, о
просвет между свечой и мной в дверном
уняв задор нечаянной волны,
вновь тлеет на столе, лишь сквозняком
топорщится, пока из белизны
летучей течи не выходит прок:
бидон, сорвавшись, упреждает цель:
не стать бы только плескам поперёк, —
и забиваюсь в половую щель;
но взгляд Мартышки точен, как всегда,
и молоко окатывает всё;
на «высох бы!» ложится чернота:
само до солнца, если пронесёт.