Плод спелёнут. Одеяла,
скатерти и простыни́,
пазух двух, — тут просияла:
«Недостанет. Заверни
окончанье рощи в брюки!» —
наволочки и штанов, —
тут задались перепуги:
«Мне в пальте? Я без пальтов!
То есть осень ещё, мнится
мне, не осень, а конец
августа, я очевидца
призову — взгрустнёт: “Слепец,
без штанов в пальто на вате
гоминидов где ты ви?» —
сена без, зато с кровати
тюфяка, компотов и
пирогов, повидл и шляпы
дряхлой с чучела, а всё ж,
не хватило. «Косолапы.
И забыли про даёшь», —
промолчала тут. Карманов,
кáрманов и карманóв
отыскалось у кафтанов,
телогреек, пиджаков
столько, что о чемоданах
вспоминали в ед. числе:
криков «чемодан!» гортанных
он не ждал: он на столе
замер сам, глубок, распахнут, —
круглое в прямое мы
утолкали, люди ахнут:
«Как смогли?!», а мы: «Умы».
Плод утискан. Яблонь дети
присмирели, ни «агу»:
кто уснул на табурете,
кто прижался к начеку
нам стоящим, на дорожку
севшим, думающим о
¹снеге нежно: нежный, кошку
заметал, а ей тепло —
май же, растерялся в роще:
не убил, не обобрал;
²буре, негодуя: в нощи
подступила, исхудал,
сад к утру: прилипли к ветру
те плоды, по именам
коих звали: Сааведру
утащило по волнам
из кочующих воланов,
труб с парами от супов
из вагонов-ресторанов,
выступающих в Тамбов,
брошенной в песке одежды,
найденных в песке монет,
вод Оки, сомкнувшей вежды —
и лишившейся… а нет,
вод круговорот в природе
ей восполнит, ей отдаст;
Исаака Н. найдёте —
успокойте: в пенопласт
поместим, чтоб биться оземь
было весело, а боль
от потери не выносим,
вынесем ли и доколь…
Зину Е. Серебрякову
жальче всех: она дала
укусить себя корове —
та сломала зуб, крыла,
ах, обидно, не успели
отрастить на Зинке… «Всё! —
взговорила тут. — Ну, к цели —
в город, город рассосёт.
Рты уже слюной, я слышу,
налились, и челюстей
яблоки хотят бесстыже.
Витаминься и толстей!» 
