В глазá попросят в проходной
смотреть и «палец, ну-ка, к носу»,
и «половица не раскоса ль,
проверьте, замерев зимой,
теперь с опаской первый шаг,
за ним другой… У вас — кривая!
У нас — я покажу — трамвая
достоин пол: любой чудак,
читающий на всём ходу,
не разгляжу никак обложку,
не закричит: “Вы не картошку
везёте”, ибо я иду
по нивелиру, он в строке,
о, это Фет, в строке про шёпот,
дыханья не собьёт, коль обод
несётся пусть и по дуге,
но по евклидовой прямой!
Вы проходи́те. Это шутка…»
Всё вертится: и эта будка
с вохрицей нежнощелочной,
и шпиндель прыткий у станка,
и сам токарно-винторезный,
когда о совести «Болезный,
а втулки?!» — мастер свысока
шарманку заведёт. — «Лишь лёг.
Так закрутился… — Под плакатом
“О, норма будет — буду гадом”
заснул — ни слова поперёк: —
Стакан, вашбродь, — и я из жил
повырвусь, и ракета к сроку
вспорхнёт, вопьётся в недотрогу
Воронеж. Втулкам — весь мой пыл!
А после смены ввечеру
вохрица строгая под ручку,
глядишь, даст взять себя. За вздрючку —
мерси. Но — смазки бы нутру». 
