Выносило и́з дому — и коверкал ноги,
левых пару, правую, с блеском об асфальт,
и приблудный с придурью, то есть недалёкий,
пёс рвал пóлы всякому и не трогал фалд,
христомбогом скорые зазывая ру́ки
принести без «чтó тебе?», чтобы по щекам
нахлестать лежащего, ибо близоруко
рассмотрел отчаянность: «Снова пополам
ногу мою циркулем!» — и как не бывало:
внутрь себя уставился; что же, вышел зря?..
Подбегала всё-таки, била по сусалам,
в рот дышала инеем, коли января
третий день оторванный нá пол пал, и нету
ни хлебов, ни выпивки (с правой вышло так),
и, начавшись заново, не вручал лорнету
в младшем брате смерти побывавший зрак:
щупал сам старательно; приставал: «Останьтесь.
Что это — случайность иль упорство пса?
В третий раз ломаюсь; пёс, стремясь к константе
чуткости, усердья, беспокойства за,
оборвал прохожих улицу, должно быть,
а пришло нисколько — сорвалась одна.
Третьей мог увлечься, или мог утопать
за другой, пахучей, что умащена
шашлыком по-карски, иль застыть на месте
пригвождённый энной чёрным словом и,
проикав полгода, кончиться (болéсти
ПЖЖ есмь тайна). Вы-то что пришли?..»