Только они и смеются, когда говорю.
Стойте, но двигайтесь, я говорю им, и тени
их унимают короткую стрелку. Зорю
кто-то дудел — да осёкся. Другое на сцене:
грязь от увязших теней, а бумага пером
водит, и хохот стоит: «Он сказал: это точка,
это последнее, больше ни строчки, добром
ибо не кончится, всё — всё равно проволочка
между незваной причудой и где-и-когда.
Где-и-когда уже есть, есть всегда, ну а время
с местом известны: неспешно тотчáс, обвита
шея цыплячья, и люстра болтается, темя
чуть не пробив, — в этой комнате с видом на что?..»
Правда, смешно, потому что на крюк и верёвку
пялиться больно, и тянет не после, так до
выйти и резать, и бить просто так, — да неловко.