Я не сажусь в автобусы, боясь
волков в автобусах. Когда же забредаю
в автобус, потому что обошлась
со мною как с боксёром валовая
пять тёртых букв, которая по гроб,
ещё порхая, я уже в догадках
теряюсь: не свалюсь ли, по сопатке
вломив тому, что слишком низколоб
и просит предъявить, не сразу, но
минуте на девятой, в подлом третьем
(всего двенадцать) раунде, — полно
волков, и ищет всякий в предрассветье,
и зá полночь, и в гринвичский час
мою скулу. Вот и тянись в автобус,
оберегая этот смутный топос:
поездок без — какой я, мама, аз.
А меднолобый, право ж, ни при чём:
пять тёртых букв, и глубже чем, тем волки
влажнее, гуще и «проистечём, —
поглядывают, — из любой обмолвки».
Как будто я на это промолчу.
Волков бояться — не ходить из дóму.
Вот и боюсь: мы все впадаем в кому —
и кто-то плачет, вынося мочу. 
