На нашем сто четвёртом километре
перед рекою парусит при ветре
.
всё движимое: жёлтым фонари
горят, предупреждая пузыри,
составы не спешат, и боковой
относит, воздымая над Окой,
не все составы; прочие, спеша
на Тульский оружейный, тангажа
и крена не выносят, и нырок
в Оку вернее остальных дорог
внизу способен предложить ничью:
я видел их в берёзовом краю,
те поезда, что выплыли, и ткань
пространства им к лицу, и глухомань
пусть наконец увидит поезда,
и пулемёт заклинит неспроста,
и у ракеты, выпущенной вдаль,
найдётся близь: берёзовая паль;
чем у сарматов перечень потерь
скупее — тем жирней и гуще Тверь,
тем больше нас и Осипов среди,
собака машинист, лети, лети,
не нажимай на что там у тебя
на жёлтый реагирует, скребя
составом по русачьей колее.
А в штиль я видел ужас в толчее
желдорпросторов: кандалы везут
куда угодно, поезда на суд
подвозят декабристов, — и, мучнист,
всегда с температурой машинист
ломал ожесточённо реостат, —
а я не рисовал наперехват
стоп-кран — напротив, заострял уклон,
и поезд ускользал на небосклон:
коль у Земли есть край, то и конец
видней с него. Но налетал пришлец,
.
спасал состав, и вновь на горизонте
был Северлаг на врéменном ремонте.