Пыль на столе мушиной пишмашинкой
исписана заказами еды:
огрызки яблок с жуткою личинкой,
которой не хватает простоты
лущенья семечек и красоваться надо
как раз тогда, когда у мух разгул,
«но в том-то, — чешут мухи, — и отпада
очарованье: червь нас отпихнул,
нам страшно — и харчи ещё вкуснее»,
преобладают над: «стакана б дно
в густой портвейной топи — к ахинее
я склонна, наглотавшись; так умно
и выверенно жить осточертело;
а первая космическая? а
хотя бы звуковой барьер? а тело,
расплющенное прытью до пятна
на вашем низком лбу, пропавший пушкин?».
«Война и мир» проглядывает меж
элегиями уж, и перст подружкин,
и Ррритин! палец, ми́рится: «Кулеш
сварю сейчас и выставлю, собаки.
Пишите, если каша — ерунда.
А яблок нет, несчастные писаки,
портвейна тоже — выдул. Со стыда
сгораю с геркулесом. Ваша Ррритка!.
P. S. Ваш пушкин — сволочь, ибо сдох.
А мой, я знаю, вышел и открытку
«иду!» вот-вот пришлёт, застав врасплох. 
