Она летает, чаще широко,
снижаясь голенасто для прочтений
Виновником, который судит по
себе её: что делает в осенний
дурацкий цвета мёрзлой влаги день
вот эта неодетая в аллее,
когда Я в кубарэ, взяв бюллетень,
кагор сосу и Мне чуть веселее?
Но веселее ль Мне, когда она,
быть может, крановщица, тянет ноги? —
Заведомо. Но точно ль взращена
она не зря среди мужской тревоги
о челюсти поломанной чужой,
которая залечится и руку
сломает в трёх местах, левша с правшой
когда опять сойдутся, теша скуку?
А гуттаперча эта ей зачем
при глубине такой? И снова ноги:
у пушкина какого-нибудь тем
других не будет: «не длинны ль? высóки ль
настолько, чтобы» он «их воспевал?»
Ах, почему Я нé утилитарен…
Дыры б хватило в чём-нибудь, что вал
гнала бы мужиков — и бил татарин
невозмутимо русского. Дыры́.
Яичной кладки. Красочной наседки.
А не соседки, губы чьи щедры,
миры в которой не редки́, но рéдки. 
