Кутерьма рассвета в первый день мая

И белый шум, и белые полдома,
и белая высотная ворона
с размахом крыльев русского разгрома
на проводе отвесного уклона, —
ах, всё это в волнение пришло
и протрубило первый слог в «светло», —
.
и сердце мамы в кукольной головке,
живущей в животе, позеленело,
как липа в тёплой, слякотной концовке
апреля, и свистел остолбенело
зелёный чайник, и зелёный чай
заране ожигался, прел, и «ай!» —
.
я загодя кричал, ожёгшись чаем,
и угол преломления батона,
который полусонно получаем,
равнялся остроте угла исконно
валящегося вниз (Исаак, мерси)
квадрата масла, и своей стези,
.
параболы полёта в неизвестность,
ворона не чуралась, но рыжела,
но пригорала, и другая цветность
лишь убеждала зоркий глаз всецело:
она пестра, она живёт, а мы?
И мы — частица милой кутерьмы.