Рождается дитя и на девятый
день задаёт единственный вопрос:
«Зачем я тут?» — И украшают цатой
его портрет; и плоть его распятой
мерещится чрез горловой расчёс;
.
и третий день по-новому увиден:
дитя казало палец, но не глаз;
знак не бесквитен был, но очевиден,
но — вылизали… так и был провиден
сороковой — день громких детских фраз:
.
«Фуи́метесь», — дитя шепнуло веско
склонившейся пред ним вохрé, зэкá;
иконописцы губ по арабеске
губ выводили губы, и альфреско
писали живописцы губ: «Ага, —
.
смеялись эти губы, — вы распя́ли».
«Вот вырасту, — дитя болтало, в кровь
забывчивость сбивая, — и вначале
вы мя порвёте, чтобы полегчало,
потом впадёте в дикую любовь:
.
слюнявую ах-ах, сю-сю до гроба
откроете в себе. Хочу назад.
Скорей на крест. Назад, назад…» Ах, сдоба,
ах, пупсик, бля, ах, чья была утроба,
ах, пусть поговорит с ним, ах, пархат.