Ахмет, Серёга Саблин, эту финку
с наборной ручкой, ощутив запинку
в свободной речи, обращённой к нам,
грудным дворовым детям, по стенам
стучащим неусыпно вряд ли полым
иерихонским шаром для футбола
и окон, брал в погоню не всегда
для судорог и мнимого суда
над мастерами кожаных глумлений:
рука его, из повести скоблений
оставившая главу «Мать родну
зарезал, не горюю — и пырну»
(любого?), круг колола до овала,
а ныло в нас и в нас не заживало,
и пустота в мяче страшила так,
как не пугал С. Саблина начлаг.
А мяч с надгробной надписью «Футбольный»,
увы, не тот: зарезал малахольный
тот самый, схоронили во дворе;
что остаётся от мяча к игре
в слова?.. И сабля рядышком тупая,
пластмассовая: гада изрубая,
мы поняли — Ахмет неодолим.
С тех пор стареем, чем себя взрослим.