Лоб всегда ледяной, потому что окно ледяное
в этот час, когда вóроны мимо упёрто скользят
на работы свои и молчат, и молчат пятьдесят
птиц подряд, кряду стай пятьдесят, — не положено в строе,
конькобежно несущемся, даже шептаться, и птицы
ни гугу: это слышно, как звуки рождаются, но
тут же тонут во рту, полном вод пероральных, на дно
выпадают осадком; положено вóронам виться
бессловесно над избранным на судьбоносных высотах,
недоступных глазам в головах запрокинутых; а
слышно только, как лоб примерзает к окну, борода
для чего-то растёт и на вóронах девятисотых
любопытствует кто-то на наших частотах: «Чего там?
пролетели они? оторвёшь ли сам лоб? мне помочь?..»
В этот час просыпается… жизнь? — если б: боль; это ночь
в этот час затихает, и ясно, что я тут пролётом.