Обнять боксёра (гордость)

Обнять побитого сырого, в ширину
неперепрыгиваемой Самынки-речки,
налившейся за семь ночей утечки
октябрьских туч на «я перешагну
.
с тобою на руках — ручей ручьём»,
б о к с ё р а высшей, образцовой, лиги,
где в гроб вгоняют чаще, чем вериги —
перчатки — с рук снимают, чтоб вдвоём
.
поспать перед «последним, чтоб рука
отсохла, боем, говорю ж: последним», —
и г о р д о с т ь окаянную, к болезням
тяжёлым относимую, дуга
.
прикосновенья к палому бойцу
с н и м а е т, отбивает в час по капле,
и через два не хочется в нотабли,
а через три — завидуешь чтецу
.
в метро и просишь отдохнуть его:
«Я почитаю, Пушкина, идите,
откашляйтесь, сотрите пот, в рапиде
курните — подменю», — и рождество
.
«Онегина» молотишь языком,
и хочется любить. Потом записку
боксёр отдаст, а в ней его прописка
и «Отведите, если не крюкóм
.
дорога вам, не хуком променад.
Прошу вас, человек». Почти котлета,
а сердце его тычется, задето:
могли б собаку, не меня, так рад.
.
Вернее, радо.