Язык человеческий прячется в булочных:
я хлеба спросил, забредя из проулочных
.
пространств, постучав в раздвижное окно
с листочком бумаги и «Побеждено:»,
весёлою надписью, «хлеб без стекла,
толчёного, кажется, — прихоть прошла :-).
И смачный. И жаркий». Раскрылось окно,
волнительно выдохнув и несмешно
желанием в обморок с голоду пасть,
но, прежде чем в руки получит санчасть
упавшего набок с коленями у́
седой бороды эмбриона, пойму,
что падать, не съев два батона подряд,
нелепо, не стану, не буду, смирят
хлебá пусть сначала с ногами вперёд
и всей наготой, когда время припрёт
осечься и стать. И за хлебом рука
стакан молока и другой молока,
и третий стакан молока подала,
и голод, взбешённым настав, спрохвала
мутил — но на полубатоне затих.
И кто-то сказал, что, беспамятства стих,
найдя из-за хлебного воздуха их
пекарни и булочной, врезав под дых,
напротив, «растянет ваш век на сто дней,
на месяц и месяц, и месяц любвей
с неделей весёлых прощаний. Ещё
батон? молока? покраснение щёк?»
И кто-то беспечно сказал: «От конца
наш хлеб не спасёт твоего нежильца».
И кто-то серьёзно сказал: «Через пять.
Чего не скажу, но день в день. Лучше знать».
.
Из булочной речь человечья, испариной
покрыв (слаб же я), показалась подаренной.