В комнату пречёрную дитятей
забегаешь, щёлкают замки,
вот и всё, понять теперь хлопчатей
нынче снег, чем завтрашний, круги
и диагонали не помогут,
снег идёт, но, не нарисовав
кáпель с крыши по макушке цокот,
не поймёшь, он толст иль сухощав,
вызывает кашель иль сугробы.
«Это пепел», — из угла поют.
«Если эти яблоки жерёбы,
ты — осёл: да ниспошлют на люд
в чёрной-чёрной комнате сей манны:
это — рыбы, гаснут с головы. —
Рты диагональные карманны:
собирают падалицу в
свою смену на столы гулянья. —
Завтра, детка, свадьба, жирен стол
быть обязан ради расставанья
послезавтра с нею же; пошёл
женщину искать: столпом в углу ли
замерла, иль наискось стоит,
её губы, нежность карауля,
сахарны, полуоткрыты, стыд,
стыд сказать, а между ног от шеи
у неё сочельник и восторг;
отыщи же; хуже панацеи,
но хоть что-то, а не скорый морг».
«Милый мальчик, это море горькой:
завтра загибаться, и еда
буйная последняя и горкой
“для чего всё это было, а?”
скрасит. Вот твой гроб, а это ноги:
трогай их, чтоб не бояться впредь», —
на поминках, а свистят эклоги
жёны, дети, мать, отец под снедь.
Ничего не понял и не видел,
а выносят потным стариком
из пречёрной комнаты на выдел —
солнечное место, и бегом.