Не понимает

«Наталья Николаевна зовут-с!..»
И Александр Сергеевич пред очи
сердечныя супружницы охоче,
«тотчас-тотчас», — бумажный ещё куц
лист утренний, отдохновенья для́,
устав чирикать профили чужие,
катая языком строку, по вые
себя лупя, чтоб стронулся, суля
стишок, пустяк «пора, мой друг, пора»,
вцепившийся в чернила третьей ночью, —
бредёт, и зеркалам за худосочье
грудной строки грозит руки сестра,
свободная от шейных кар, а рот
сам ширится и выпевает: «Тенор
хорош у Сашки, Сашка — сущий кенар:
пусть висельная глотка, а орёт».
.
«Царица тормошливыя! Чего?» —
«За хлебом, Сашка, сбегай в магазины». —
«Ещё бы полстроки, лишь половину,
и я бы, дорогое существо,
сносился бы. Но нет её пока». —
«А ты забудь и сбегай, нету хлеба». —
«Я не могу, Наташа: так нелепо
от полустрочки уходить в бега». —
«А я сказала: спешно, сбегай, за». —
«А я сказал: немыслимо прерваться». —
«А если ты прервёшься — тó?» — «Паяцем,
писакой буду, бестолочью, á
стихов не будет: э́тих вот стихов». —
«Родятся лучше? хуже?» — «Я не знаю.
Други́ми будут, женщина земная». —
«Я поняла. За хлебом — будь таков».