Рабочая за финский нож…
Гм, за него потом учитель
возьмётся. А её сожитель,
рабочей, «на портвейн даёшь?» —
интересуется и две
берёт ноль-восемь, если только
их продают ещё. Двустволку
берёт рабочая в строфе
.
второй, вот этой: со стены
из заключительного акта
снимает и палит де-факто
(де-юре акты столь душны,
.
что до последнего никто
не доживает) сквозь пространство,
оно же — время, в постоянство
своих колен, — и в решето
во чреве матери её
праматери, дыра на дырке,
за исключеньем носопырки,
бутуза обращает, чьё
непоявление на свет
снимает остроту момента
секундой раньше, эвольвента
истории стрельбе вослед
лениво рвётся, — и она,
рабочая, теперь не повар,
но дворник, чей задорный говор
о гигиене вполпьяна
дом подымает на заре,
портвейн и гетерозигота,
её сожитель, лишь икоту,
искря, рождают в январе,
а после, в феврале, — отнюдь,
и в декабре портвейн похвально
идёт, как белая: орально
ввёл две ноль-восемь, чтобы вдуть
для копошенья повод, — и́
ничто не страшно: ни учитель
(сосед по лестнице, «Креститель,
*ля, с финкой в руце, посмотри,
не Иордан грядёт, но крест.
Скорее, баба!»), ни Мессии
приход: Предтечу-*ля во змии
зелёном зреть не надоест.