Об пол и сделался ужом

— В плену-то был? и если был, то как
ты смог не улететь, остаться, сокол?
Ах, крылья обломались, ох, потрогал,
сказав: «якши», мамаев сагайдак
и, ух, принудил пасть и умереть,
чтоб не убили чуткие собаки,
а те и так загрызли, и двоякий
пришёл исход: закончиться, лишь четь
отбарабанив нормы и таран
не применив ни разу, эх, ни разу, —
иль ползать за собаками за зразу
из сокола со страхом в ураган
свинца влететь из чувственного рта
мамаева четырежды героя,
которому захочется такое:
собаке дать, а та столь прегорда,
что отвратится, тут и подберёшь,
пускай и не еда, и на тавоте,
мол, вы ещё своё себе урвёте,
а сóкола тавот бросает в дрожь —
вкус, словно у промасленной звезды
на крыльях заводской чумазой птицы?
— Вот так и смог: харчи — и извинтиться,
как в штопоре, изволь до тошноты.