Был ночью по делам: не спал недолго
и шастал в плащ-палатке, чтоб двустволка
не лезла на глаза святых прохожих,
читающих стихи и тонкокожих,
пусть думают, что нет меня на страже
их нежности, их Пастернáка: ваши
ранимость и Борис, ночные люди,
защищены. Стрижи в ночном этюде
вокруг вас уязвимых, поэтичных —
да полный полосатых-и-коричных,
которыми делюсь, я, ваш обходчик, —
вот всё, что вас страшится и чуточек
пугает вас. Вы не пугайтесь, право:
стрижи на фонари летят лукаво:
пусть бабочки, но также обниманья;
дозорный же из яблоковалянья
вдруг вертопрахом выскочит из тени
и просит две ладони: «уж осенни
сады, вы обнимайтесь, урожаи,
не то что вы себе воображали, —
отменны, похрустите после». Аню,
которая, которую… пораню
любого, кто не тронет — взглянет косо,
увидел: напевала и колёса
крутила посреди дороги к дому;
губами прислонилась по-простому
к моей косматой беломорной пасти,
произнесла бессчётно: «это счастье»
и только раз: «пожалуйста, не выдай».
Была блаженной, а была забытой.
1 Комментарии
и шастал в плащ-палатке, чтоб двустволка
не лезла на глаза святых прохожих,
читающих стихи и тонкокожих,
пусть думают, что нет меня на страже
их нежности, их Пастернáка: ваши
ранимость и Борис, ночные люди,
защищены. Стрижи в ночном этюде
вокруг вас уязвимых, поэтичных —
да полный полосатых-и-коричных,
которыми делюсь, я, ваш обходчик, —
вот всё, что вас страшится и чуточек
пугает вас. Вы не пугайтесь, право:
стрижи на фонари летят лукаво:
пусть бабочки, но также обниманья;
дозорный же из яблоковалянья
вдруг вертопрахом выскочит из тени
и просит две ладони: «уж осенни
сады, вы обнимайтесь, урожаи,
не то что вы себе воображали, —
отменны, похрустите после». Аню,
которая, которую… пораню
любого, кто не тронет — взглянет косо,
увидел: напевала и колёса
крутила посреди дороги к дому;
губами прислонилась по-простому
к моей косматой беломорной пасти,
произнесла бессчётно: «это счастье»
и только раз: «пожалуйста, не выдай».
Была блаженной, а была забытой.