Ольге Александровне Седаковой
Безногий безголовый он-она
в снегу непостижимом, когда на
конёк взойти на корточки присесть
и щебетать о скорой от осадков
погибели летательных остатков,
с покрова можно, ибо он невесть
как толст стал, на усталых костылях,
наверно, спало (вот и вгорячах
клеванье носом принято за лик
в окладе приключенческого рида),
но вглядывался я, но я налито
шёл мимо, от неё шёл, где печник
тепла сполна дал, и она на стол
выкладывала вина, грудь, глагол
«останься, что ли», но я взговорил:
«Вас довести до места, где нет снега?
Не примите ли руку человека
довольного за блажь, за жест? мандрил
скакал, мол, и, скотина, пожелал?»
И он-она смеялось наповал:
мы оба поднимались, чтоб опять
упасть в припадке заводного смеха.
И он-она сказало: «Наше эхо
мешает снегопаду засыпать.
Завод, иссяк! И: мне бы только внутрь
бухла какого, ибо много утр
сух, словно обещанье “вот умру,
во фрезерном станке оставив руку”».
И сдачу дал-дала с бумажки штуки,
и угрожало вечностью перу.
(…)
А крылья где? а крылья скрыл тулуп?
А бражный дух? а перегонный куб
внутри него-неё? лишь камуфляж?
Ну а на вшивость я прошёл проверку?
И где же у пера сулённый сверху (?)
непреходящий дар? когда воздашь?
