Стихи

Я приходил в газету к человеку,
который может выслушать говно,
не китовраса, так любое дно
из дома скорби в качестве ночлега.
.
Он в жёлтый дом при мне звонил: «Он ваш?» —
«Он наш. Был с снегирём?» — «Нет, только с веткой,
с которой птица свалится не ветхой,
но февралём приконченной: кругляш
с бочкáми из брусники ещё жив!» —
«Мы знаем. Полупсом был?» — «Полуптицей,
крылами бил». — «Копыта?» — «Резких дикций:
стучали, будто конские, и див
редакционных заставляли драть
диковинные ноги их всё выше,
все ноги их». — «Мы знаем. Тихий. Скисши,
талдычит про стихи…» «Вот, люди, мать,
вот видите, какие? Сразу всё
выбалтывают всяким идиотам».
Я видел, успокаивал: чего там,
пусть говорят, не жалко, надо о
стихах поговорить. И дар дарил,
берёзовую ветку с грустной притчей
про будущий февраль и ужас птичий,
заискивал, и про землянку, тыл,
в лесу, добротный, заливался, как
квартира, над которой только осень:
ах, из моих никто не судьбоносен,
ретироваться в лес, поля, сквозняк
отказываются. Потом — стихи:
хочу быть напечатанным, — и баки
на скулах рисовал говном, и знаки
совал, и целовался, и тихи
.
все становились, ибо я с прибором
клал на газету их, в которой нет
ни строчки до сих пор, не это, да,
ввысь подымает, но ни строчки, сука.