Мы с дураком такие дураки:
глазищи мне выстраивал три года,
в Немчиновке сбегал, и, вопреки
Борису Леонидовичу, кода
не наступала сразу: сутки прочь,
на Баковке ещё февраль и ночь,
.
а он опять в вагоне, — вот тогда
хватало, и хотелось удавиться:
стихи свои кричал, чтоб поезда
одушевлялись, что ли, а девица
не уступала: брался Пастернак,
глотался Пастернак, — и всё не так
.
происходило: мамы снегирей
показывали за окном девице
для осушенья слёз, а дети «лей, —
покатывались, — горше»; нет бы взвиться,
заткнуться, подкатить… а он, сверля
глазастостью, аукался, «земля,
.
я вижу землю; люди, боже мой,
Немчиновки достигли», — гаркал поезд,
мой дуралей, сойдя, до Кольцевой
летел с вагоном обок, был напорист:
заглядывал в моё окно. И так
три года каждый день. Такой дурак.
1 Комментарии
глазищи мне выстраивал три года,
в Немчиновке сбегал, и, вопреки
Борису Леонидовичу, кода
не наступала сразу: сутки прочь,
на Баковке ещё февраль и ночь,
.
а он опять в вагоне, — вот тогда
хватало, и хотелось удавиться:
стихи свои кричал, чтоб поезда
одушевлялись, что ли, а девица
не уступала: брался Пастернак,
глотался Пастернак, — и всё не так
.
происходило: мамы снегирей
показывали за окном девице
для осушенья слёз, а дети «лей, —
покатывались, — горше»; нет бы взвиться,
заткнуться, подкатить… а он, сверля
глазастостью, аукался, «земля,
.
я вижу землю; люди, боже мой,
Немчиновки достигли», — гаркал поезд,
мой дуралей, сойдя, до Кольцевой
летел с вагоном обок, был напорист:
заглядывал в моё окно. И так
три года каждый день. Такой дурак.