«Я роза алая, ты роза белая, —
поёт тюдор, — из танка видно всё,
сейчас вон тех осколочным уделаю…»
Уделывает. Танк ещё трясёт,
а эдмунд, пулемётчик, из ланкастеров,
уже строчит по йоркам, и «вон те»,
бегущая собака, снег (фломастеров
не хватит описать его: везде
и сыплет неотложно, настоятельно),
по новой превращаются в дыру
во времени-пространстве, собачатина
куда-то пропадает, но к утру,
ведь утро мудренее, за осадками
ошмётками спускается и снег
облепливает, мазанками-хатками
ложится на хазар, и печенег,
сбежавший по нужде из на колёсиках
и гусеницах завтрашних гробов,
кривится требухе из птицепёсика
на ватнике; она была из лбов,
собаки псины было предостаточно.
Затем дыру заделывает снег,
и новая собака из раздаточной
вбегает в щель, и пулемётчик «Джек! —
кричит благим тюдору и ланкастерам. —
Собака йорков! Я её вчерась
уделывал уже, назвав!» Фломастером
собаку йорков мухами закрась.
поёт тюдор, — из танка видно всё,
сейчас вон тех осколочным уделаю…»
Уделывает. Танк ещё трясёт,
а эдмунд, пулемётчик, из ланкастеров,
уже строчит по йоркам, и «вон те»,
бегущая собака, снег (фломастеров
не хватит описать его: везде
и сыплет неотложно, настоятельно),
по новой превращаются в дыру
во времени-пространстве, собачатина
куда-то пропадает, но к утру,
ведь утро мудренее, за осадками
ошмётками спускается и снег
облепливает, мазанками-хатками
ложится на хазар, и печенег,
сбежавший по нужде из на колёсиках
и гусеницах завтрашних гробов,
кривится требухе из птицепёсика
на ватнике; она была из лбов,
собаки псины было предостаточно.
Затем дыру заделывает снег,
и новая собака из раздаточной
вбегает в щель, и пулемётчик «Джек! —
кричит благим тюдору и ланкастерам. —
Собака йорков! Я её вчерась
уделывал уже, назвав!» Фломастером
собаку йорков мухами закрась.