Стены родины

Два чистых цвета у отецких стен,
с которых смыли красные росинки,
которым красный из артерий-вен,
затылков-шей неисчислимых смен
полуденных и полунóчных, цинки
.
пока не разорялись, подавал
расстрельный взвод: цвет розовый и чёрный
цвет. Цвет как форма жизни: как овал,
как кант лампасов, как микроцефал
с фуражечной морщиной, как дозорный
.
василий без усов иль николай
с сержантскими усами с нашей вышки.
Какого цвета у собаки лай,
когда василий или николай
«калашникову» вторят: «Жарь — и выжги»,
.
когда мы сдуру виснем на стене? —
Исконный, сука, чёрный. Как улыбка
зэкá, который нá стену вчерне
забрался без скафандра и в огне
василия иль николая липко
.
растёкся по стене, успев узреть,
что абсолютен нуль, что космос чёрен,
что за стеной не Пышма, не Исеть —
но ничего, что принято хотеть,
ни воздуха за ней, ни колоколен,
.
с которых, прыгнув с зонтиком, летишь,
пока не подстрелили или всмятку,
как сапоги, не бьёшься. «О чём бишь
мы грезили? О воле. Воля — чиж,
распространён не тут, дай пятихатку,
.
пойду напьюсь метилового, что ль». —
И на губах не млеко — грязь ухмылки.
И креп-жоржет мозолистый, как смоль
агатовый, с плеча чужого, коль
нет пиджака на теле для могилки…
.
Какого цвета у неё глаза?
И р о з о в ы й, конечно. Цвет восторга,
растроганности масть. И железа
сочится. И лучится колбаса
«Любительская» лиц. И живодёрка —
.
мать года взвода лакомых детей.
Всё розово настолько, что ни белым
по черни на стенах не чешут: «Эй!
Седеешь ли в войну?», ни «Не немей —
на розовом честны́м, — перед расстрелом».