Тут человека принесли:
в одной руке кусок фарфора,
в другой — пол-яблока с Земли,
планеты, а другая флора —
за пазухой как у Христа,
легенды, богочеловека:
семь целых яблок. Поезда
шныряли по нему сызвека,
а эти семь — как огурцы:
блистают, круглые, съестные.
Собаке дали — «леденцы;
слепя́т; когда бы угловые
им подавали этим, то», —
произнесла собака эта
и попросила ещё сто,
а их всего-то шесть. Шербета,
наверное, хотел канюк,
копаясь в всклоченном затылке.
Портвейн нарезанный из брюк
торчал в нарезанной бутылке:
шесть электричек и один
товарный резали, на части
делили с человеком вин
венец и чашку, то есть счастье.
А яблоки — на ветку хоть.
Он заедал, но электричка.
Анатомировать ли плоть,
в которой лишь одна ресничка?
в одной руке кусок фарфора,
в другой — пол-яблока с Земли,
планеты, а другая флора —
за пазухой как у Христа,
легенды, богочеловека:
семь целых яблок. Поезда
шныряли по нему сызвека,
а эти семь — как огурцы:
блистают, круглые, съестные.
Собаке дали — «леденцы;
слепя́т; когда бы угловые
им подавали этим, то», —
произнесла собака эта
и попросила ещё сто,
а их всего-то шесть. Шербета,
наверное, хотел канюк,
копаясь в всклоченном затылке.
Портвейн нарезанный из брюк
торчал в нарезанной бутылке:
шесть электричек и один
товарный резали, на части
делили с человеком вин
венец и чашку, то есть счастье.
А яблоки — на ветку хоть.
Он заедал, но электричка.
Анатомировать ли плоть,
в которой лишь одна ресничка?
