Родина (из Анхеля Аухьера)

Всякий, ибо всякий не дурак
улучить момент — и в грудь ли, в спину ль,
в лобную ли долю, в нежный зрак
засадив, с оглядкой ахнуть: «Сгинул? —
Пульс проверить: — Сгинул (вот теперь);
не зевай, не щёлкай», не с пустыми
бодрствует и спит: кровопотерь
лужа будет, если со святыми
некто упокоится, зевнув:
в левой, в правой (ишь по-македонски) —
по заточке. Вот анаколуф
с толком изъясняет в Весьегонске
русского учительница и
русской же словесности, в чьих шкарах
две заточки прячутся, поди,
дабы в светло-карих, в тёмно-карих,
в детских весьегонских голубых
зенках не затеплилось желанье.
Вот переяславский, во-вторых,
Даниил, а в-третьих, по-бараньи
выслан за сто первую версту
умствовать себе, и тот с заточкой.
Вот вкушает психокислоту
человек из Кемерова, почкой,
правой, не рискующий ничуть, —
в шуйце и деснице — по заточке.
Вот. И вот. И вот. И даже чудь (!).
Родина. Заточки во садочке.