Конечно

Вдруг из скулы… из ворса наобум
(и с ножницами в зеркале, угрюм,
подавлен, чем-то неисповедимым
отсвечиваешь) прорастает (к зимам?
зачем же не к июлям?) нечто (и́
в семь справочников лезешь, чтоб в семи…), —
и нечто обретает имя: Боже!
(А также: неужели нужно лёжа
отныне спать на левой на щеке
с ладошками под ней? И во пурге
бежать на лыжах в пущу тоже лёжа?
Но это невозможно: тут же съёжу
растение сие, здесь морозá,
а морозá и взрослые леса
коверкают и скручивают, что уж
о яблонном побеге, с-неба-сторож,
ораторствовать). Ножницы к чертям.
Я оставляю яблоньку. А там
пришибленности — как и не бывало.
И милым стал: у зеркала кивала
кивал побегу, думал до весны
не выходи́ть и вовсе, и важны
и вспыльчивы так были эти мысли,
и ножницам кивок, что не отгрызли.
А после стал копаться, думать стал:
не мёртв ли я, — и пустота зеркал,
завешенных потёмками прилежно,
подсказывала: и давно, конечно.