Крестом в три поперечины

Осипа вышил суровою нитью под Сашей,
золотом вышитым нá сердце в пьянку одну
тёплым признательным крестиком: некой низавшей
песнями-плясками выпивку нá всю длину
ночи на двадцать девятое грустное очень
я через стол декламировал «Я вас любил»,
а на её «отчего же в прошедшем?» — «Порочен, —
плакал слезами, — остыл, а сейчас снова пыл
так разгорелся, что»; и на её «докажите»
я взял иглу, и взял золото, и про «ничуть
мне не мучительно» ей объяснил, когда нити
стали его милым профилем нá сердце; льнуть
стала, но поздно — закончились темень и жажда.
(…)
Снова гуляли, гуляли всю осень, ведь он,
Осип, шёл прахом пять осеней, а не однажды
был побеждён на закате, когда был сгноён.
Он отмирал слишком долго, чтоб мы пили мало;
было так тошно, что крест, набросавший анфас, —
в три поперечины, с нижней косой для накала
глупой надежды, смиряющей слюнное «фас!».