Сначала нас понизили до карл
Тишайших, Немудрёных, Годных (к смерти,
без всяких эстетических «проверьте,
как человек, который видел Арль
в ван-гог-письме, в гробу в папье-маше
костюма с шоколадной “За отвагу”
глядится; чуб поправьте и навагу
вложите для наглядности в туше
ручонок упокоенного», в лоб-
затылок, в братской, в хлорке, — дальнозорки
убивцы борцуны и их физорги),
на каблуках — по грудь тому, кто шлёп
губами, шлёп губами, шлёп и шлёп,
глазами зырк, в чужие шасть карманы,
в которых вошь, которая арканы,
перегрызает тщетно, но взахлёб,
кто спросит: «А чего так? “Не мочи́”,
“не тырь” не позволяют? Ах, дурашка,
они — химера, рупь, малолитражка.
Освобождаю от. За калачи —
мочи и тырь, пацан, на марципан».
.
«Вы с кровью колбаса, не рыба даже, —
теперь нам разжевали путь до каши
на бойню. — Бойня — выход, бойня — пан».
Ах, Аушвиц наш… Без вести пропал
на мясокомбинате — тоже выход
для тех, кто ростом с карлу и навыкат
глядит на тех, кто не настолько мал.
Тишайших, Немудрёных, Годных (к смерти,
без всяких эстетических «проверьте,
как человек, который видел Арль
в ван-гог-письме, в гробу в папье-маше
костюма с шоколадной “За отвагу”
глядится; чуб поправьте и навагу
вложите для наглядности в туше
ручонок упокоенного», в лоб-
затылок, в братской, в хлорке, — дальнозорки
убивцы борцуны и их физорги),
на каблуках — по грудь тому, кто шлёп
губами, шлёп губами, шлёп и шлёп,
глазами зырк, в чужие шасть карманы,
в которых вошь, которая арканы,
перегрызает тщетно, но взахлёб,
кто спросит: «А чего так? “Не мочи́”,
“не тырь” не позволяют? Ах, дурашка,
они — химера, рупь, малолитражка.
Освобождаю от. За калачи —
мочи и тырь, пацан, на марципан».
.
«Вы с кровью колбаса, не рыба даже, —
теперь нам разжевали путь до каши
на бойню. — Бойня — выход, бойня — пан».
Ах, Аушвиц наш… Без вести пропал
на мясокомбинате — тоже выход
для тех, кто ростом с карлу и навыкат
глядит на тех, кто не настолько мал.