Смешно, конечно, но как же страшно,
когда подстрелен, когда подбит,
когда в окопе из мёда-брашна
остался разве эритроцит,
а снег далёко, его для чая,
жевать хрустящий, набить им рот,
не взять, себя же и выручая, —
стреляют ибо не для пестрот
на мокром небе, но для убийства
тебя в окопе и вне его.
На этом время кончать витийство
по телефону: «воды бы», о
дыре, струёю в боку кровящей,
предавшись мыслям… верней, мечтам:
дыра затянется, то есть в ящик
я не сыграю, а там, а там,
вернувшись, за год, который прежде
тянулся зряшно, успею всё
(а не успею — тогда зарежьте):
закон открою, что нас спасёт…
Смешно — затем что я рыбьей крови:
смотрю спокойно, как бок течёт.
А страшно — ибо наизготове:
её, должно быть, наперечёт
осталось, хватит ли смазать губы,
а жажда бесит, — и я б глотнул,
пока не вытекла; пляшут зубы —
но я уж падаль, пропаще снул.
когда подстрелен, когда подбит,
когда в окопе из мёда-брашна
остался разве эритроцит,
а снег далёко, его для чая,
жевать хрустящий, набить им рот,
не взять, себя же и выручая, —
стреляют ибо не для пестрот
на мокром небе, но для убийства
тебя в окопе и вне его.
На этом время кончать витийство
по телефону: «воды бы», о
дыре, струёю в боку кровящей,
предавшись мыслям… верней, мечтам:
дыра затянется, то есть в ящик
я не сыграю, а там, а там,
вернувшись, за год, который прежде
тянулся зряшно, успею всё
(а не успею — тогда зарежьте):
закон открою, что нас спасёт…
Смешно — затем что я рыбьей крови:
смотрю спокойно, как бок течёт.
А страшно — ибо наизготове:
её, должно быть, наперечёт
осталось, хватит ли смазать губы,
а жажда бесит, — и я б глотнул,
пока не вытекла; пляшут зубы —
но я уж падаль, пропаще снул.