Апокриф

И лишь один удар из тридцати (?
шестидесяти? девяноста?) боком
(с торчащей из груди заточкой) и́
лицом (не искажённым альпенштоком,
но произнёсшим явственно: «Ахти
мне») вышел! вышел точным и счастливым,
удался (из себя, поди уйди,
когда заточка с желобком проливом,
кровя, соединяет сердце и
вдруг посвежевший воздух, и «ухи бы
сейчас поесть» — «а не подать ухи!» —
моляще блеет кесарь и «спасибо», —
искательно смотря в глаза, тошнит,
когда никто нейдёт к Москве за рыбкой,
за луком и картошкою в «Магнит»,
за солью в дверь напротив).
.

Алой липкой

расцветкой красят этот день с тех пор
в календарях Земли и веселятся
весь божий март насквозь, глуша кагор,
портвейн, одеколон (на хлеб — и вкратце
не передать восторга, а сполна:
как «Шипр» на хале многоуважаем!).
И «кремль» со строчной, как сл. «слюна»,
с тех пор строчим и чрез губу болтаем.