Наугад

Я дверь искал: я вышел ночью прочь;
услышал снег — и выскользнул из тома
о самом первом снеге, что-то дома,
на гвоздике висевшее, точь-в-точь
моё, но не моё, чужое, шлем
танкистский, приношение, и пыльник
напялив и накинув, под светильник
для вышедших, луну, ушёл совсем —
и без всего ушёл: не написав
на тыльной стороне ладони номер
страницы книжки, номер сразу отмер,
не вспомнить ни за что, отпал стремглав,
как и этаж, и номер на двери́,
в которую я выскользнул, со словом,
которое об улице знакомым
с ней говорило что-то (не ори,
ты отыскал меня?), и уйма слов
о городе, фамилии и годе,
в который первый снег в моём уводе
из тома-дома, виноват: чей зов
меня взял за живое? Все они
запамятованы, коль на ладони
их нет, забыл черкнуть. А вот дюгони
из снега возлегали: отшагни
от дома с неизвестной цифрой — и
ты весь в дюгонях пышных по колено:
мычат, что не хотят меня из плена,
не выхолодив, отдавать, мои
хорошие, ласкались. Не обвёл
том о снегах, что валятся впервые,
и крик их, что валя́тся на людские
проблемы не подвёл, снег мёл, и вол
по кличке Беларусь, меня бы мог
отрыть, поднять, сопроводить обратно,
но где это животное… И ладно,
я сам вставал, я сам свой городок,
чьё имя неизвестно, обойду.
Но падал я: то ль спешная ангина,
то ль красного креплёного глубины
роняли меня в снег. «Начистоту:
вы точно не хотите мне помочь?» —
я спрашивал у велосипедистов.
Не спешивались, мимо дули; выстыв,
их пицца усмирила б мою ночь,
но что им чей-то корм — и что им я:
я дверь искал, упившись первым снегом;
я вышел наугад — и человеком
который всё забыл до забытья.