Ружейный ренессанс елабужан
коверкает противнику походку:
приплясывает тот и лай бердан,
их дым сметанный и его чахотку
встречает по одёжке; по уму —
одетыми и голыми руками —
обуздывает: душит; никому
Елабуги не видеть больше, маме
в подол не разреветься, никогда.
.
А прежде все ползли, перебегали,
Бородино же сущее, скирда
живучая, прокисшая, в прогале
тел, тел навалом, гор телесных и
телесных наказаний птичьим клёвом
стоящая, не прятала мыски
сапог, мыски рвались, в пустоголовом,
забравшемся под стог, рождалась тень,
тень каламбура «что ли, окопаться»…
.
Но кончилось оружие; и в сень
окопов завезли берданы, в святцы
заранее внеся окопных вшей.
Потом ещё какая-то Марина:
«За…» чёртову «…Марину» роту шей
елабужских затрогали зверино
до резких синих лап там, где кадык.
Потом ещё тоска: берданой ну-ка
убиться попытайся (впрочем, штык:
зарез не совсметим, глубок, испуга
не ведает: втереться б только в мозг).
.
Но есть ещё надежда — марсиане,
чей мегафонный говор лечит, лоск
наводит на солдатиков: горланя
из своего окопа на своём,
людей (друг дружку режущие — люди?)
срамят и величают сволочьём? —
ещё чего: упрашиванья (буде
упрашиванья это) нас берут
за шкирку, волокут к чужим окопам,
как будто там от дам, как тут от груд
покойников, глаза калейдоскопом
юлят и опадают не спеша,
кругом одни бюстгальтеры и мини…
Так марсианский клёкот слепыша,
из недр извлекая, рвёт на мине.
.
Но нам-то что.
1 Комментарии
коверкает противнику походку:
приплясывает тот и лай бердан,
их дым сметанный и его чахотку
встречает по одёжке; по уму —
одетыми и голыми руками —
обуздывает: душит; никому
Елабуги не видеть больше, маме
в подол не разреветься, никогда.
.
А прежде все ползли, перебегали,
Бородино же сущее, скирда
живучая, прокисшая, в прогале
тел, тел навалом, гор телесных и
телесных наказаний птичьим клёвом
стоящая, не прятала мыски
сапог, мыски рвались, в пустоголовом,
забравшемся под стог, рождалась тень,
тень каламбура «что ли, окопаться»…
.
Но кончилось оружие; и в сень
окопов завезли берданы, в святцы
заранее внеся окопных вшей.
Потом ещё какая-то Марина:
«За…» чёртову «…Марину» роту шей
елабужских затрогали зверино
до резких синих лап там, где кадык.
Потом ещё тоска: берданой ну-ка
убиться попытайся (впрочем, штык:
зарез не совсметим, глубок, испуга
не ведает: втереться б только в мозг).
.
Но есть ещё надежда — марсиане,
чей мегафонный говор лечит, лоск
наводит на солдатиков: горланя
из своего окопа на своём,
людей (друг дружку режущие — люди?)
срамят и величают сволочьём? —
ещё чего: упрашиванья (буде
упрашиванья это) нас берут
за шкирку, волокут к чужим окопам,
как будто там от дам, как тут от груд
покойников, глаза калейдоскопом
юлят и опадают не спеша,
кругом одни бюстгальтеры и мини…
Так марсианский клёкот слепыша,
из недр извлекая, рвёт на мине.
.
Но нам-то что.