Не говорят о конце, говорят: «Мы, в треухах
и телогреях с ломами в висячих клешнях,
пасть о конце открывать не умеем, а в у́хах
буде конец засвербит в молоточке и, ах,
по наковальне ударит, — так это не шорох
трёх кирпичей, прилетевших откуда-то и
метящих в голову в милом треухе, но в хворых
у́хах шуршанье печных тараканов, поди,
залежи серы открывших». Им шкары сулили,
им обещали ломы заострить и кайло,
им поклялись на фронты изобилье промилле,
пару цистерн, подогнать и пожрать, и зело,
сала, «когда вы его на фронтах отобьёте», —
что ж горевать! Не умеют и нé о чем им
переживать: если в валенках кто при налёте
ноги протянет — то валенки сразу двоим
перепадают: старлею — на целую ногу,
а на другую — комоду. Оттуда собак,
вдруг забежавших, котлетами сделав, помногу
и вдохновенно едят и едят. А табак,
если его развести в чём-то жидком, недурно
пьётся и пьётся то в драку, а то и взахлёб.
Барин сказал: «Мои смирные, я до Мельбу́рна
с вами хочу — и дойду, алле-гоп, алле-гоп».
1 Комментарии
и телогреях с ломами в висячих клешнях,
пасть о конце открывать не умеем, а в у́хах
буде конец засвербит в молоточке и, ах,
по наковальне ударит, — так это не шорох
трёх кирпичей, прилетевших откуда-то и
метящих в голову в милом треухе, но в хворых
у́хах шуршанье печных тараканов, поди,
залежи серы открывших». Им шкары сулили,
им обещали ломы заострить и кайло,
им поклялись на фронты изобилье промилле,
пару цистерн, подогнать и пожрать, и зело,
сала, «когда вы его на фронтах отобьёте», —
что ж горевать! Не умеют и нé о чем им
переживать: если в валенках кто при налёте
ноги протянет — то валенки сразу двоим
перепадают: старлею — на целую ногу,
а на другую — комоду. Оттуда собак,
вдруг забежавших, котлетами сделав, помногу
и вдохновенно едят и едят. А табак,
если его развести в чём-то жидком, недурно
пьётся и пьётся то в драку, а то и взахлёб.
Барин сказал: «Мои смирные, я до Мельбу́рна
с вами хочу — и дойду, алле-гоп, алле-гоп».