Кончается гуашь, зима — напротив;
остатками гуаши озаботив
лик (в черни лик — как святочная харя),
я чернь не парю, парю, вновь не парю, —
и надрывает чернь себя у горла:
«Нам ряжение это тут натёрло»,
и рвёт воротники свои на шубах,
и светится слюной в золотозубых
пробоинах в скелетах под усами,
как у аквалериста и ментов,
когда они не сами — или сами? —
придумали и лают: «Ich готов
.
решить — и окончательно — загвоздку
подобных черноликих, чтобы блёстки
их ликов не светились среди наших
параш, берёз, икон и крох, в мамашах
будящих виноватость в непобедах…»
И слáвления чёрных и отпетых,
и иноходь на чёрных, как на сивках,
и ря́жение чёрных, и отбивка,
и с шницелями шествованье в гости.
А Этот, ключик-чайничек ШИЗО,
лишь зубом вопиёт при перехлёсте
и проливнем предупреждает о.
остатками гуаши озаботив
лик (в черни лик — как святочная харя),
я чернь не парю, парю, вновь не парю, —
и надрывает чернь себя у горла:
«Нам ряжение это тут натёрло»,
и рвёт воротники свои на шубах,
и светится слюной в золотозубых
пробоинах в скелетах под усами,
как у аквалериста и ментов,
когда они не сами — или сами? —
придумали и лают: «Ich готов
.
решить — и окончательно — загвоздку
подобных черноликих, чтобы блёстки
их ликов не светились среди наших
параш, берёз, икон и крох, в мамашах
будящих виноватость в непобедах…»
И слáвления чёрных и отпетых,
и иноходь на чёрных, как на сивках,
и ря́жение чёрных, и отбивка,
и с шницелями шествованье в гости.
А Этот, ключик-чайничек ШИЗО,
лишь зубом вопиёт при перехлёсте
и проливнем предупреждает о.