Памяти Владимира Семёновича Маканина
Сначала в окнах нарастает свет;
когда он пересвечивает вечер,
то вечер уж не вечер, но балет,
но ночь, и без луны; часы, диспетчер,
подсказывают па: «пока лежи», —
и я лежу под изгородью чутко;
живая, она рвёт по нудежи:
«как штык, наострена», «когда ж погудка…»;
без четверти одиннадцать — «пошёл»:
перелезаю изгородь — и к дому;
она не закрывает, так козёл
проскальзывает в дом — и в полудрёму
нечаянно впадает: путь туда,
наверх, где та, которой ради, длится
час битый и другой: сначала та
читает и хохочет, ей ехидца,
ей это пересмешничество впрок
(«проснётся — осмеёт… а там и рядом
позволит быть, а тут уж козерог
возьмёт своё…»); потом в уже подмятом
сном теле прорывается возня:
та, наверху, елозит с боку на бок;
на лестнице уже, к ней семеня,
я чуть не оступаюсь: вместо тапок
удобных и опасливых на мне
не самые пригодные копыта…
И вот я там, я с той наедине,
которая не ждёт — и не забыта.
С ней рядом посижу по мелочам:
хвостом коснусь лица и закруглений…
Мы все куда-то ходим по ночам,
чтоб с кем-то быть без всяких объяснений.
