Наши и мы

Всё отступает, если с топором
приходят и выпрашивают голень,
и наши за спиной, и намозолен
набегами посёлок, а из штолен
торчит рука, вцепившаяся в том
то Тютчева, то синий Пастернака,
и руку хочет не одна собака.
.
«Голяшку хочим от мясистых баб».
А за спиною кодла, ей подай-ка
голяшек, ляжек «этой негодяйки
и тех подлячек; испугались? — сайка»;
у шоблы полдник, ей не дай кебаб
покушаньки, — и отведёт к оврагу
и Тютчевых подкосит к Пастернаку.
.
А дальше, ибо ужин, веселей:
дать лошадям распаренной соляры,
люля из свежих девок мыловары
попробовать горят желаньем, чары
заказаны расчётом «Тополей»,
а нет — овраги превратятся в яры,
и к Пастернаку лягут Элюары.
.
Всё отступает, но не это вот:
«А вот у нас Айнштайн есть; не хотите ль
взамен голяшек наших? И Пракситель —
на «Детское», на «Банное» — Креститель.
И, наконец, доверьте нам извод».
И в благодарность мы взираем, яко
взвод тютчевых стреляет в Пастернака.