У писем есть различные пространства.
Есть реки от начала до конца:
корабликом свернул письмо, — из ханства
сбежит оно, на то и хитреца
бумажной шнявы в водочной бутылке:
до тёплых человеческих морей
по-детски проскользнуть рекой, — и жилке
височной разрываться: ротозей
нашёл, разбил, прочёл, глотает слёзы
весёлые и… горькие: «Ого,
творилось чтó эон назад: матросы
их хáна утопили в Veuve Clicquot!
И… сами стали хунтой оккупантов:
о рус, ребёнок пишет: в “Лужниках”
казнили пол-Москвы. И: “амарантов
закат был осень всю”. И маму. Ах».
У писем есть различные пространства.
Есть время: шнява шла неспешно, и́
спеклась в алмаз с письмом бутылка, — ханство
спалило Землю, больше нет земли.
Есть реки от начала до конца:
корабликом свернул письмо, — из ханства
сбежит оно, на то и хитреца
бумажной шнявы в водочной бутылке:
до тёплых человеческих морей
по-детски проскользнуть рекой, — и жилке
височной разрываться: ротозей
нашёл, разбил, прочёл, глотает слёзы
весёлые и… горькие: «Ого,
творилось чтó эон назад: матросы
их хáна утопили в Veuve Clicquot!
И… сами стали хунтой оккупантов:
о рус, ребёнок пишет: в “Лужниках”
казнили пол-Москвы. И: “амарантов
закат был осень всю”. И маму. Ах».
У писем есть различные пространства.
Есть время: шнява шла неспешно, и́
спеклась в алмаз с письмом бутылка, — ханство
спалило Землю, больше нет земли.