И тогда

Однажды надорвутся, перестав
быть круглыми, бесспорными и хлебом,
а завтра — меднолобый рекостав,
какой уж зá год под нелётным небом
с роями камикадзе в той порé,
когда вот-вот, — и дóлу, не горе,
.
тупишь во все упавшие глаза.
Зачем без яблок быть на плоской льдине?
Что рисовать? Какие чудеса
плести в стихах без них посередине
романа не в стихах, но о любви
к одной одной, которой «не реви,
.
я с яблоками», — скажешь, и она…
чего «она», когда они загнулись…
Что уплетать за обе, дотемна
обедая? Зачем спешить, сутулясь,
на электричку, если в рюкзаке
ни яблочка, лишь глупый налегке?
.
За что они квадратны, как мурло,
и, хуже, треугольны, будто морда?
Какое покатиться… Как кругло
пространство-время с ними, как припёрто
оно без них, катящихся в холмы…
Надорвались, — недоглядели мы.