Последняя птица этой планеты

Щегол завял, канючил, камнем падал —
и наконец не встал: он не залез
на жёрдочку, растерянно, как падаль,
валялся, не прося ни нот (он без
значков на разлинованной бумаге,
расклеившись, не пел), ни плесков рук,
ни семечек (сырых и чёрных, скряги)
за баркаролы (для других пичуг
немыслимые; семечек им жалко).
.
Уже плешивый мальчик в клюв вдувал
свой тихий стук сердечный — а трещалка
ни трели, ни полтрели. Уже зал
рукоплескал молчанию. Уж ноги
уже облезшей суки били степ —
как будто птица пела степ, — премного
благодаря щегла? чечётку? Слеп
и глух щегол был, сделался, к припадкам.
.
Уже плешивый мальчик веной вёл
клюв птицы упокоившейся в сладком
желании увидеть, как щегол
летит в последний раз: царапал руки
на глубину течения кровей.
.
А форточки стучали, и по струнке
плешивый мальчик вытянулся всей
надтреснутой фигуркой оловянной —
и выронил щегла: «Давай лети».
И девять этажей, да с постоянной,
летела птица с плешью на груди.