У падающих с высоты обычно большие семьи. Жёны, любовницы, дети, бастарды, отцы, матери, тёщи, соседи, собаки, хобби, читатели, зрители, слушатели, соглядатаи. Полуголодные, они готовы на всё, чтобы кормилец падал, и падал, и падал.
«Нам не важно, — ноют они, — почему ты упадёшь, подломил ли ты винно-водочный или переломил ломом конного мента вместе с кауркой (каурку — жалко; постарайся сберечь каурку), главное — пожалуйста, падай, получай жирные высотные — и корми ими нас, твою большую любящую сéмью. Твои кровиночки говорят: хотим в Royal College of Music, учиться пианине. А ты? — ты не падал уже несколько дней. Ждёшь, что они донесут своими отменными почерками, и тебя поволокут падать в смирительной? Ну и сволочь же ты, если ждёшь. Не ленись и не сдавайся, думай о детях законных и приблудных».
.
А падающий просто переутомлён. А они наваливаются. А он пьёт таблетки от страха высоты, размачивая их в красном, и строчит жалостливые стишки: «Двор пересечь, — и за стеклом вино / рисуется священностью и смыслом, / и, кажется, никто не спит, смешно / посапывая, как ребёнок в скислом / от долгого пути вагоне (“ма, / я ноги протяну на все сиденья?”), / кагоров и портвейнов закрома / храня от штурмов и высвобожденья / из тесных стёкл в сухие животы; / нет никого, и даже манекена / с винтовкой, отвращавшей от слюды / витрины завидущие и денно / засматривающиеся глаза, / весна (уже весна? — опять) затёрла / (весне какое дело дó? — у пса / в глазах влюблённость, а должны быть свёрла); / с собою нужен ай да молоток, / и он с собою есть, и херес — вот он. / Диагональ набега с ноготок, / но долог путь, и человек измотан». Ничего так, правда же? Ах, если бы сéмья читала стишки с той же охотой, с какой громогласно исполняет вслух: «Один карбованець, адзін рубель, бир сўм, бір сом, ერთი მანეთი, бир манат, vienas rublis, о рублэ, viens rublis, бир сом, як сӯм, մեկ ռուբլի, бир манат, üks rubla».
.
Наказание всегда одно: падение с высоты. Исполняется немедленно: двое понятых, приезжающих на место преступления вместе с ментами (менты ловят их на улице, расплачиваясь наличным бір сом), оставляют в заранее составленном при́говоре свои жирные пальцы («…искренне подтверждаем, что имярек отнял у малышей папиросы и напильник, демонстративно, пока дети вызывали представителей правопорядка, перекурил на ближайшей скамейке, после чего отправился на своих шустрых костылях перепиливать навесной замок на магазине “Напитки”…»), ЖЭК удостоверяет личность законопреступника, поставив в при́говоре крестик, и выдаёт ключи от лаза на крышу самого высокого дома местности. Уже на крыше менты, проведя внешний осмотр преступника на предмет крылышек за спиной, возмещают наличным бир манат убытки, понесённые жертвами преступления, за что жертвы обязаны всматриваться с края крыши в полёт и приземление уголовника, докладывая ментам обо всём происходящем: «Пролетел 101-й этаж, пролетел 100-й этаж; минуя 66-й этаж, что-то взял из руки, которая протянулась к нему из окна указанного этажа, и положил в правый карман брюк…»
Там же, на крыше, преступнику перечисляются высотные, которые он тут же переводит сéмье. В этот момент — счастливый миг заработной платы — жёны и любовницы всплескивают руками и идут за покупками…
.
…не ведая, что с некоторых пор стали выплачиваться подъёмные за восхождение или подъём преступника на крышу. Сумма («Налом или на карточку?» — «Только налом!») не очень, но позволяет, залечив переломы и сделав переутомлённый вид, немного пожить в своё удовольствие: написать пару нетленных стишков, сводить детей и бастардов на каток, купить жене и любовницам мороженое — и купаться в лучах их нежности. Падающие называют это «отпуском».
.
Упавшее тело (уже не преступника, просто «тело», или «тело гражданина») отдаётся… даже не отдаётся — а без проблем подбирается извещёнными за минуту до прыжка заинтересованными лицами, ибо кому оно нужно после исполнения наказания? — только сéмье. И уж никак не вóронам: у этого падшего ангела ничего не выклюешь, — полежав с минуту, чтобы отдышаться, ангел встаёт и обнимается с сéмьей. «Спасибо за вовремя перечисленную зарплату, любимый». — «Не за что, любимая. Это мой долг».
.
Вот такие теперь в городах заработки: воздух спёрт настолько, что в нём висят неподъёмные палаческие топоры, а преступники падают долго и упорно, и почти ничего, кроме не слишком смертельных переломов, им не делается. Воздух в городах таков, что он то и дело валится оземь крупными комьями и шматами, чтобы его собирали старушки и сдавали в пункты приёма за наличный як сӯм, называемый «пенсией».
.
На окраинах же и далее по всем весям УК исполняется по немилосердной старинке, согласно укоренившимся в веках местным традициям и привычкам: или вешают на месте, или на месте же роняют в овраг плотным пулемётным огнём, ибо в весях скорость у пули всё еще близка к норме, и пуля почти не встречает на пути никаких помех — кроме, разумеется, тела. Но какая же это помеха…
.
Конечно же, на окраинах и в весях и высотные с подъёмными совсем другие. 
