За городом есть яблоневый сад,
его хранит сирень, которой снится,
что воробьи окрест токуют Китса
зарянке в ней самой. А я и рад:
.
подкрадываюсь, чтобы Китса тон
урвать и распушить в своих поделках,
и горстка дождевых червей в гляделках
зарянки вьётся розово, центон
.
из Китса упреждая: песнь «Мерси»
выводится пред снедью, и садится
пичуга на ладонь, и следом Китса
затягивают воробьи вблизи.
.
Сие чуть свет творится: на заре
поёт она, орут своё для зорьки
на зорьке воробьи… Да слёзки горьки,
обычно сладки, но не нынче: в пре
.
с собой я встал, ни часа не поспав,
на звуки света злиться, топать ножкой…
В саду есть домик, в нём сейчас сторожкий
могильный звук молчания: ни «гав»,
.
ни Первая глава затишье нé
разладить и хотели б — да не могут:
волнистый шельма свёл домовый клокот
к никчёмности и свистопляске вне
.
с её зарёй и галдежом других
птах, но не этой, но, увы, не этой…
Волнистый свин из нежности, задетой
домашних небрежением, гнал стих,
.
да нá ухо, сев с лёту на плечо,
да Первую главу (не без изъятий)…
И вдруг шепчу Марине: «Нет, хлопчатей,
дай мягче ткань, ему же в ней свечой
.
взлетать в земле»… Волнистый негодяй
вдруг, вытянувшись в струнку, стройно замер.
Был Санечкой родной трепливый гаер.
По голове ходил. Теперь — прощай.
.
Несём тебя в леса, в которых ты
не полетал, был не летун — читака.
За нами хвост: прискорбная собака,
твой друг… Лети. Высокой высоты.